«Веселые франты скачут на лошадях, танцуют, пируют и бражничают, напоминая более роскошную и распутную толпу, нежели христианский двор». Это пишет в своих дневниках Джон Ивлин, шокированный придворными празднествами во времена Карла II.
Достаточно взглянуть на улыбку короля на портретах, в которой и цинизм, и усталое удивление, чтобы догадаться, как относился он к делам сердечным. Галантность его лишь усиливалась благодаря французской крови и обычаям французского двора, при котором он часто бывал до Реставрации. Его сопровождала ватага веселых придворных, которые в изгнании вели такого же рода жизнь, что и их государь, и теперь готовы были продолжать, да с еще большей свободой, на родине.
читать дальшеЭти обычаи не ограничивались одним лишь двором. Французский посол де Комменж отмечал, что «излишества в тавернах и борделях сходят у здешней знати за доблесть, и даже женщины из хороших домов не отказываются от того, чтобы выпить испанского вина в компании любовника». Джон Ивлин, вторя ему, рассказывает, что «знатные дамы заходят в такие таверны, в которые вряд ли бы согласилась бы пойти куртизанка из других городов; но вы еще больше удивитесь, когда я скажу вам, что они до дна опустошают свои кружки с крышками, обнимаются с теми, за здоровье которых пьют, танцуют под звуки скрипок, вовсю целуются и считают все это достойным развлечением». Такие перемены по сравнению с пуританскими временами не могли не вызвать у пожилых людей резкую критику.
Сэр Мэтью Хейл, лорд главный судья, сокрушался о всеобщем разложении в эту эпоху: «Молодые дворянки учатся быть дерзкими, говорить громко и больше, чем это приличествует, считают унизительным для себя уметь или заниматься ведением домашнего хозяйства. Они знают, как можно легко растратить состояние и погубить свою семью, но никто из них не умеет и не хочет знать, как спасти или приумножить имущество путем рачительного хозяйствования. Если на них вдруг нападет охота к чтению, то они читают какой-нибудь роман, юмористическую книгу или любовную повесть. А если у них случится припадок желания взяться за иголку, то работа получится невыгодной и дорогой, так что по ее окончании их друзьям или мужьям приходится выложить за нее больше, чем она стоит в действительности.
В 1674 году леди Гардинер в письме жаловалась на свою падчерицу Урсулу: «После восьмимесячных развлечений она вернулась домой неудовлетворенной, заявив, что Преншоу еще ни когда не казался ей таким скучным местом, и теперь не пропускает ни одних скачек в Солсбери и танцует, как дикарка, с мистером Кларком, а в субботу вернулась почти в двенадцать часов ночи, когда вся семья уже была в постели, в сопровождении мистера Чарльза Тернера и брата мистера Кларка, которые просидели с ней две ночи подряд, до трех часов, и сказали, будто она не ложилась спать, ибо ушла до четырех часов утра, а в некоторые ночи танцевала и до семи ура. Затем она одолжила карету и отправилась на наши скачки, и могла бы снова танцевать, если бы имела такую возможность. После этого она снова привела с собой эту компанию и опять просидела с ними столько же времени. Все это не на шутку меня встревожило».
Нина Эптон «Любовь и англичане»